Елена Руденко - Мёртвая Обитель [СИ]
Калинина ответила ему презрительной усмешкой.
Поразмыслив над нашим следствием, мы сделали вывод, что у каждого подозреваемого была возможность добавить яд в шампанское невесты графа. В ходе непринуждённой беседы с вероятными подозреваемыми мы узнали, что Валенька оставила свой бокал на столике, когда села за рояль исполнить песенку из любимого водевиля. В подобный момент, когда всеобщее внимание приковано к исполнителю, можно незаметно добавить яд в бокал. Столик заранее был отодвинут в сторону, на случай желания немного потанцевать под аккомпанемент рояля.
Напрасно я беспокоилась, что наш почти совместный с Мишелем приезд вызовет подозрения о наших отношениях. Граф и его гости были слишком заняты своими мыслями, чтобы обратить на нас внимание. Поэтому мы вновь продолжили играть холодную учтивость друг к другу. В эти минуты мне кажется, что Мишель, действительно, начинает охладевать ко мне, а некоторые его шутки только подтверждают мои подозрения. Разумеется, я не остаюсь в долгу, нанося ответный укол иронией. Потом, оставшись со мной наедине, Мишель говорит, что мои ответы больше похожи на кокетство, чем на насмешки.
Сегодня вечером я прихорашивалась у зеркала, готовясь выйти к ужину. Начинались сумерки, но свет вечерних лучей ещё освещал мою комнату. Задумавшись, я дотронулась ладонью до зеркала, вспоминая наши с Мишелем старания поговорить с призраком. На мгновение я почувствовала холод, будто чьи-то тонкие ловкие пальцы схватили меня за руку. Из темноты зеркала на меня смотрела она. Зажмурившись, я отдёрнула руку, и, открыв глаза, увидела только своё испуганное отражение.
Как только я переступила порог столовой, меня встретила шутка Мишеля.
— Александра Осиповна, вы столь взволнованы и печальны, будто увидели призрак? — спросил он игривым тоном.
Он догадался, что призрак преследует меня, но всё равно дразнит.
— Пока среди нас мне повстречался лишь один, — ответила я бесстрастно, насколько была способна, — обернитесь, и вы сами его увидите.
За спиной моего шутника висело зеркало. Мишель расхохотался.
— Я снова вами посрамлён, — вздохнул он с улыбкой.
Вскоре я пожалела о своей насмешке, в зеркале, действительно, мелькнул бледный призрак Лизаньки, её большие голубые глаза пристально смотрели на меня. От страха я переменилась в лице, но гости сочти мой испуг продолжением шутки… Только Мишель взволновано смотрел на меня, похоже, он всё понял.
Из дневника графа Романцева
30 июня 1837 года
Я заметил, что Лизанька испытывает необъяснимое волнение. Она стала молчаливой и настороженной, что совсем не похоже на её весёлый игривый нрав. Она избегает всех моих гостей, хотя раньше не упускала любой возможности поболтать с ними. Только общество Катерины не беспокоит Лизаньку, с ней моя сестра может подолгу разговаривать и даже улыбается. Да, со дня смерти Валеньки улыбка редко появляется на прелестном личике девочки.
Удивительно, что я попросил всех гостей остаться погостить. Наверно, человеческое общение в минуты горя — единственное, что помогает нам не сойти с ума. Спасибо Катерине, кажется, только она одна по-настоящему понимает мои чувства.
Лизанька очень беспокоит меня, не знаю, чем помочь дорогой сестрёнке. Глядя на страдания сестры, я невольно забываю о своём горе. Доктора тут бессильны, они во всём винят пережитые волнения, юные барышни очень впечатлительны. Не знаю, Лизанька ещё не успела привязаться к Валеньке, их отношения были дружескими.
Я чувствую, тут кроется иная причина? Может, Лизанька расскажет Катерине, что пугает её? Возможно, моя сестра чего-то боится… или кого-то?
15 июля 1837 года
Лизанька сама решилась рассказать мне о своём волнении, вызванном смертью Валеньки. Сестра предложила мне совершить прогулку верхом по окрестностям. Когда мы отъехали от усадьбы, Лизанька сказала мне:
— Прошу тебя, не говори никому… даже Катеньке, — просила она, глядя на меня умоляющим взглядом.
— Клянусь, я никому ничего не скажу! — пообещал я.
Лизанька огляделась по сторонам и, промолчав несколько мгновений, произнесла:
— Ты полагаешь, что Валеньку убили?
Этот вопрос застал меня врасплох. По правде сказать, у меня были подобные мысли, я даже намеревался обратиться к помощи сыщика, разумеется, тайно, чтобы никто из гостей об этом не догадался. Я был удивлён тем, что моя сестра разделяет мои подозрения.
— Я сидела с краю на диване, — сказала Лизанька, — рядом со мной стоял столик, на который Валенька поставила свой бокал шампанского, — взволновано вспоминала сестра, — когда она пела, кто-то задел моё плечо… Тогда я не придала этому значения, но утром, когда Валенька умерла, — Лизанька запнулась, — я подумала о том, что кто-то вставал со своего места… и сразу вспомнила про бокал… Валеньку отравили… Ты веришь мне?
В её голосе звучала отчаянная мольба, на глазах блестели слёзы.
— Да, дорогая, я верю тебе! — поспешил заверить я сестру.
Слова сестры заставили меня окончательно уверится в истинности моих подозрений.
28 июля 1837 года
Сегодня мой сосед князь С* созвал гостей на вечер. Узнав, что Лизанька тяжело переживает смерть моей невесты, князь настоял, чтобы она приехала вместе со мною. Также среди приглашённых была Катерина, ставшая моим лучшим другом. Пожалуй, только её присутствие помогло мне смириться с трагедией… Не могу ничего поделать, но я уже не мыслю без Катерины своего существования…
Этим вечером я повёл себя слишком вольно, мне не следовало говорить Катерине о своих чувствах и переживаниях. Я должен понимать, что воспитанная барышня может неверно истолковать мои слова…
Весь вечер Катерина держалась в стороне, пытаясь остаться вдали от весёлых компаний. Её желание было вполне понятно. Мне самому не хотелось веселиться. Я нашёл Катерину в маленькой гостиной, она сидела на диване с мороженым, задумчиво рассматривая выцветший гобелен на стене.
— Лизанька так мила и добра ко мне, — улыбнулась Катенька смущённо, — она столь заботливо подала мне мороженое. Доброе дитя сказала, что хочет видеть мня весёлой… Такая милая детская доброта…
— Мне бы тоже хотелось видеть вашу улыбку, — произнёс я, — за эти дни вы стали для меня больше чем другом… Теперь я не могу представить, как я жил без вас… и, простите, мне совестно, я не сразу понял, как вы прекрасны…
Не понимаю, что на меня нашло.
— Простите, — смущённо прошептала Катерина, — мне лучше покинуть этот вечер… Она взволновано отдала мне мороженое и скрылась за дверью…
Я хотел последовать за ней, но остатки рассудка взяли верх — моё поведение и без того было недостойным. Я так и остался стоять с мороженым в руках.
В комнату вошла Лизанька. Поскольку мороженое было нетронутым, я рассеянно отдал его сестре. К счастью, она не видела моей неудачи.
Вот так прошёл мой сегодняшний вечер.
29 июля 1837 года
Сегодня умерла Лизанька… Утром её нашли мёртвой… Она уснула и не проснулась…
Из записок Смирновой-Россет, 1839 год
Нам с Мишелем не удавалось побыть наедине, и я долго не могла расспросить его о сделанных умозаключениях. Сегодня утром я отправилась на прогулку и, как и предполагала, Мишель вскоре нагнал меня.
— А кого подозреваете вы? — он спросил первым, предугадав мой вопрос.
— Мне кажется, что граф убил свою невесту, — предположила я, — эта история очень напоминает мне историю ревнивого мужа, описанную вами в "Маскараде", даже отравленное мороженое…
— Допустим, в новой трагедии от мороженого умерла не невеста, а сестра графа, — поправил он.
— Не дразните меня! — я немного обиделась. — Граф приревновал свою невесту к одному из её прежних ухажёров… а сестра, возможно, догадывалась, что её брат — убийца, и граф, боясь разоблачения…
Мишель, казалось, не слушал моих рассуждений.
— Я чувствую, что всё не так просто, — сказал он мне, — здесь какой-то подвох… Был бы здесь мой приятель Вербин, сыщик, он бы с лёгкостью разобрался в этом запутанном деле…
— Да, подозреваемых много, — согласилась я, — например, сестра Валеньки, получившая её имущество… Отвергнутые ухажёры… Особенно вспыльчивый Устин…
— Из двух отвергнутых ухажёров задумчивый тихоня под большим подозрением… Люди подобного нрава непредсказуемы и способны продумать самый ужасающий способ мести…
Здесь я не могла с ним не согласиться.
— Мне вдруг вспомнилось одно мистическое собрание, на которое я попал совершенно случайно, — задумался Мишель. — Собравшиеся вели оживлённые беседы о колдунах и ведьмах, которые своими чёрными делами отравляют жизнь честным людям. Одним из жарких ораторов оказался Одинцов. Речь зашла до абсурда. Одинцов утверждал, что занятия колдовством надобно отнести к преступлениям государственной важности, и создать в тайной канцелярии специальную экспедицию для ведения следствий по магическим преступлениям.
